Я родился в городе Баффало, шт. Нью-Йорк в 1952 году. Этот город известен и своими лютыми пургами, ибо расположен он в сердцевине одной из самых буйно-снежных полос США, и своею непосредственной близостью от величественных Ниагарских водопадов. В 1959 году папу Ричарда, инженера-химика, перевели с повышением в должности в небольшой городок Систерсвилль, шт. Западная Виргиния. Однако, родители решили обосноваться не в Западной Виргинии, а по ту сторону многоводной реки Огайо, в живописном городке Мэриэтта, шт. Огайо. Тут в слабовсхолмленной юговосточной части штата и проходит, словно несбыточный сон, баснословное детство будущего ревнителя живого великорусского языка. Каждодневное лазанье по деревьям, сумеречные игры вроде 'пхни жестянку' и 'захват вражеского знамени', бейсбол, баскетбол и учеба с грехом пополам. Меня отдали в католическую приходскую школу, где преподавали, в основном, монахини. Было несколько преподавательниц-мирянок. Первые меня зело недолюбливали, за что -- понятия не имею. Мирянкам же я приходился по душе. Со старшим братом было наоборот. У своих сверстников я пользовался бешеной популярностью -- мальчуган, пребывающий в густом помете у монахинь, завсегда в большом почете у однокашников. Так уж исстари заведено, иначе равновесия в мире нету ни зги. Из переплетов, правда, пустячных, я не вылезал.
В скобках замечу, что с пятого класса я прислуживал в церкви. Тогда богослужение еще велось по-латыни. Все служки тупо вызубривали молитвы наизусть -- вдолбежку -- толком не разбираясь ни в их сути, ни в правильном произношении. Как-то раз один из более взыскательных священников поведал моим родителям, что у меня отличное, четкое латинское произношение.
В 1964 году, когда я учился в седьмом классе у точащей на меня зуб монахини с кликухой 'Персиковый пушок', благо ее подбородок украшала белесая щетинка, папу снова перевели, на сей раз в штаб-квартиру компании в городе Нью-Йорке. Мы поселились в одном из пригородов к северу от чудо-города Уайт Плэйнс -- Белые Равнины. В 1966 году я поступил в католическую среднюю школу, где, посерьезнев, мертвой хваткой вцепился в занятия. Преуспел в латыни. В 68-ом году в возрасте 16 лет я записался на курс русского языка. Как вчера помню, как преподаватель, священник итальянского происхождения, с небольшим запозданием на бегу черным шаром вомчался в комнату и раскатисто-протяжно произнес: -- 'Здравствуйте!', и затем размашисто, крупнобуквенно вывел это слово-страшилище на доске так, что оно заняло аж всю ширину ее! 'Ну, Майк, ты и впрямь влопался в языковую лужу!' -- сокрушенно подумал я про себя.
Спустя два-три месяца в конце очередного урока я смело подошел к отцу Джельсомино и ему хладнокровно объявил, что с того дня больше с ним по-английски гутарить я не буду. Свое слово я сдержал.
Итак, первый преподаватель русского языка у меня был 'на уровне'. В университете я полтора года учился у Татьяны Николаевны Камендровской-Анциферовой, дочери знаменитого питерского краеведа. По сей день я перед нею в неоплатном долгу. По окончании университета я год проработал переводчиком в Голосе Америки, а потом лет на пятнадцать покинул столбовую дорогу языкознания. Работал на складе, заведовал складом, электротоварным магазином. Взбеленившимся челноком шнырял по Огайщине, торгуя каминными принадлежностями. В 1982 году я поступил разъездным торговым представителем в компанию 'Халлмарк Кардс', выпускающую всякого рода открытки и писчебумажные изделия. Там я проработал девять лет, пока отношения с начальством не испортились окончательно. Я горой стоял за обоюдовыгодность любой сделки, а начальство беззастенчиво тянуло на себя одеяло, порою вызнобляя владельцев магазинов, предлагающих товары 'Халлмарк'. Впоследствии я написал рукопись 'Искусство сбыта в 90-ых годах -- заупокойная молитва о рукопожатии'. К сожалению, она не увидела света. По мне, ясный взгляд и ядреное рукопожатие неизмеримо выше и красноречивее любых широкоформатных компьютерных распечаток, но это только мое мнение. Бывший работодатель процветает, а я переколачиваюсь с выти на выть и не знаю, как быть.
Следственно, на протяжении 15 лет я плутал вдалеке от русскоязычного мира, лишь в кои-то веки имея возможность лясы поточить на русском. Впрочем, взамен сумеречных игр испарившегося детства я затеял свои собственные одиночные посиделки-супрядки, на которые я приглашал лучших своих друзей -- Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева, Тургенева, Чехова, Достоевского, Толстого, Есенина, Замятина, Сашу Черного, Лескова, Шмелева... и неразливного моего Владимира Ивановича Даля. Вот это круг общения, который я не променял бы на несметные богатства Билла Гэйтса...
В 93-ем году я вновь причастился к русскому мирку, сдав испытание в Госдепартаменте на 'догоночного' (то бишь, синхронного) переводчика. На положении договорника я стал встречаться с русскоязычными делегациями, приезжающими в Америку по приглашению Информационного агенства США. Тут я безотпятно убедился в том, что на Руси далеко еще не перевелись честняги-киты, на коих незыблемо зиждется добро, то Добро, без которого зло восторжествует и жизнь выеденного яйца не будет стоить.
Я не русский. Я просто люблю русский язык, русское дело, неистребимый
русский дух, которым от аза до ижицы, до обнажения потрохов распирает словарь
Даля. Этот очерк -- нижайший поклон величайшему моему другу за его вдохновенный
подвиг, мое ему набрякшее до лопнутья спасибо за дивную, четырехвесельную
лодку, сотканную из волокон самобытной, смертокрепкой русской души...
Все права сохранены.
Оформление © Арнольд
